«Говорили, что ночью я в атаку ходил». Ветеран Первой чеченской — о начале боев, поражении и поствоенном синдроме

Ровно 28 лет назад, 11 декабря 1994 года, российские федеральные войска вошли в Чеченскую Республику. Началась война — именно так общество запомнит тот конфликт, несмотря на то что в российских документах эти события назывались «операцией по восстановлению конституционного порядка».

Она продлится более полутора лет, унесет жизни десятков тысяч военных, мирных жителей и фактически закончится неудачно для России. Армию выведут из республики, и этот регион окажется на некоторое время под полным контролем боевиков.

Ветераны кампании не любят вспоминать войну. Почти все ее участники, к которым обратился NN.RU, отказались говорить на эту тему, кроме младшего сержанта 166-й отдельной мотострелковой бригады Владимира Тузова. В Чечне он служил водителем-механиком гаубицы «Акация», а сейчас живет в родном поселке Воскресенское Нижегородской области.

Владимиру на начало войны было 19 лет. В январе 1995 года его подразделение перебросили в Грозный. О войне и возвращении к мирной жизни ветеран рассказал NN.RU.

— Помните, как началась Первая чеченская? Какие настроения были у вас, ваших сослуживцев?

— Все мы знаем, что в Чечне боевые действия проводились задолго до 11 декабря [с лета 1994 года войска Временного совета Чеченской Республики, признающего власть России, воевали с боевиками Дудаева. — Прим. ред.] Стало невыносимо это терпеть. Ельцин подписал указ «О восстановлении конституционной законности» в Чечне. В это время как раз в декабре я закончил обучение в учебке во Владимире. Большинство из нее попали в части, которые с 31 декабря участвовали в штурме Грозного.

Настроение, конечно, было подавленное. Все понимали, что это может оказаться последний раз. Но так как мы проходили срочную службу — приказали и пошли, никаких других вариантов. Отказаться мы не имели права. [...] Но чем дольше там находишься, тем больше адаптируешься. И еще нам, можно сказать, повезло: мы находились в артиллерии, лицом к лицу с противником не сталкивались.

— Расскажите о своем боевом пути. В каких операциях участвовали?

— 16 января [1995 года] попал с эшелоном в Моздок. Там разгрузились. Через неделю где-то перекинули в Грозный. 25 января вошли в город и находились в освобожденном аэропорту. Мы поддерживали мотострелковый полк, который в то время проводил зачистку, штурмовал. А мы поддерживали огнем. После этого переправили в район поселка Гикаловского. А затем к городу Шали.

— А что было самое сложное, чего больше всего боялись?

— Каждый раз при передислокации новые ощущения, новое беспокойство. Но потом проходит два-три дня — и обвыкаешься. Война есть война. Страх присутствовал. Настроение менялось каждый день. Страх за тех ребят, которые на передовой. Больше боялись не за себя, а за другого парня. Около каждой артиллерии был взвод, две-три БМП. С ними были разговоры и беседы. Нашим российским солдатам храбрости не занимать. Подорвать себя гранатой и унести несколько человек противника… Это очень страшно, не каждый на это пойдет.

— Можете рассказать, что запомнилось больше всего?

— У каждого населенного пункта проходило одно и то же. Координаты, поддержание огнем. В Шали сзади нас стояли «Грады». Когда они производили залпы, конечно, мы напрягались. Когда над головами пролетает такая махина и от нее отваливается куча металлических осколков, то да, было о чём поволноваться.

— Приходилось общаться с простыми чеченцами? Как население относилось к российским солдатам?

— Мирных жителей там мы почти не видели. Так, единицы, но общения с ними почти не было. В каждом народе, национальности — разные люди. Кто-то поддерживал, кто-то ругал. Но, конечно, большинство чеченцев понимали, что это для их блага вся эта ситуация. Потому что, как я говорил, война началась задолго до 11 декабря 1994 года — когда проходили со стороны Дудаева массовые расстрелы, казни.

— Приходилось терять товарищей?

— У нас в батальоне потерь не было. По крайней мере, пока я там находился, численность не падала. У меня товарищ воевал в Первую чеченскую. Потом подписал контракт, ушел. Неделю не хватило до окончания контракта — погиб. Подорвался на мине, имеет два ордена Мужества. Один из них — посмертно. Подписать контракт и уйти по собственной воле — это, я считаю, тоже героизм.

— Как возвращались к мирной жизни? Часто слышал, как люди приезжали оттуда, подписывали контракт и возвращались. Конечно, можно это объяснить патриотическими чувствами. Но вы как это объясняете?

— Подписать контракт и уйти повторно в эту мясорубку, на войну, это только человек может от безысходности. Не найти места на гражданке, понимания с людьми. Некоторые начинают злоупотреблять [спиртным]. Вот, опять же, от безысходности люди и подписывают контракт. Не находят себе места на гражданке. Отношения человеческого… Потому что после Чечни много, конечно, негатива было в наш адрес.

— В чём этот выражалось?

— Когда мы вернулись в 1995 году, у нас еще не было ни корочек, ни льгот. На словах, конечно, говорилось, что мы приравнены к участникам Великой Отечественной. Но это было тогда только на словах. И когда едешь в общественном транспорте или где-то… не заплатил за билет, и тебе говорят: «Плати. Мы туда вас не посылали». И это в то время, когда только-только мы вернулись оттуда и нервы еще напряжены. Это, конечно, было очень неприятно. Вот из-за таких моментов люди и подписывали контракты и уходили обратно.

— А как вы сами адаптировались к мирной жизни?

— Вернуться к мирной жизни было нелегко. По ночам снились кошмары. У меня был момент. После возвращения я попал на свадьбу к сестре. Ну свадьба есть свадьба… И на следующий день мне говорили, что ночью я в атаку ходил. Населенные пункты брал. Ну, короче, воевал по ночам. Тяжело, конечно, было.

— Что помогло справиться?

— Время лечит. Когда вернулся, пробовал устроиться в органы внутренних дел. Но сказали, нужно пройти адаптацию. Ждать эту адаптацию не было смысла. Устроился во вневедомственную охрану, работал там. Потом уволился, приехал сюда, в поселок, женился. Работал автослесарем. Чем больше работаешь, тем мыслей меньше в голову лезет. И все-таки близкие люди помогли. Работа, родня, общение — это всё очень помогает. В то время у нас не было никаких организаций [для ветеранов Чеченской войны], которые помогли собраться, отправить в санаторий, на лечение, для прохождения адаптации, оказывали психологическую поддержку. Это уже после второй войны начало всё создаваться.

— Считается, что Первая чеченская война закончилась неудачно. В августе 1996 года боевики снова штурмовали Грозный, ими были заняты Гудермес и Аргун. Затем было Хасавюртовское перемирие и вывод российских войск из Чечни. Почему это всё произошло? Это армия не справилась? Можете ответить исходя из своего опыта?

— В первую очередь, вооруженные силы в то время у нас были не на высоте. Вот я учебу проходил в танковой части водителем-механиком. Я и попал в Чечню механиком-водителем гаубицы. А мой напарник тоже попал туда механиком-водителем. Но он до этого служил в летных частях, летчик. И приходилось его обучать навыкам вождения. Люди не по специальности [военной] участвовали-то. Очень много людей. Поэтому такая паника была в рядах вооруженных сил. Может, где-то техники не хватало, людей не хватало. В то время неукомлектация была большая. Поэтому такие трудности.

— Можно ли было избежать этого конфликта?

— Избежать любой войны, конечно, можно. Не только Чеченской. Но человечество всю свою историю ведет войны.