Сборник популярных нижегородских писателей "Свои" подготовлен к печати

Подготовлен к выходу сборник с рассказами и повестями наиболее заметных нижегородских прозаиков. Он безусловно порадует любителей литературы – тем более что авторы пишут в разных направлениях, от исторического романа до жесткого реализма. Под одной обложкой встретились Захар Прилепин, не особо нуждающийся в представлении, издатель и краевед Олег Рябов, священник Владимир Гофман, Андрей Кузечкин, чьи книги издаются в столице и даже за рубежом, и даже бывший депутат гордумы Александр Котюсов.

Сборник называется "Свои", но это не значит, что все его авторы живут в Нижнем Новгороде. Главное – чтобы каждый из них чувствовал и признавал генетическую связь с нашим городом. Например, Ильдар Абузяров – незаурядный писатель, мастерски передающий читателям свое тонкое мироощущение - давно уже перебрался Москву, а местоположение Захара Прилепина вообще трудно определить. Тем не менее, связи со "своими" никто из них не теряет.

Захар Прилепин заставил ругаться матом московских актеров

"Это своеобразная палитра, в которой каждый фрагмент становится выражением определённой социальной и творческой позиции, а в совокупности они воссоздают «срез» общественного сознания, - говорится в аннотации к сборнику. - Читателю представлены произведения писателей разных поколений, что позволяет увидеть и преемственность, и различия в подходах к действительности "отцов" и "детей"".

Сборник "Свои" подготовлен издательством "Бегемот" при содействии областных властей в рамках Программы финансовой поддержки регионального книгоиздания. Это уже третья книга из серии "Нижегородское собрание сочинений". Он еще не увидел свет, его презентация намечена только на 11 ноября. Сегодня же с разрешения издателя мы публикуем первые абзацы каждого вошедшего в эту книгу произведения.

*Ильдар Абузяров. "Бедуинка" "Любовь пришла к нему неожиданно, как появляется вдруг на горизонте розового песчаного моря белая раковина крепости". *Владимир Гофман. "Палица" "По давней привычке отец Василий проснулся ни свет ни заря. Лежал, не открывая глаз, прислушивался. Тихо… все спят. Не слышно еще и шуму городского. Повернулся с правого бока на левый, потом с левого на правый. Кровать под ним, несмотря на его легкость, скрипела, и отец Василий затаился. Как бы не разбудить кого, в гостях не дома, уважать хозяев надо. Он лег на спину, прочел про себя «Отче наш» и стал вспоминать вчерашний день, наполненный событиями и волнениями, а главным образом, как его матушка в город снаряжала".

*Сергей Долженко. "Они жили" "Они жили на самом краю города. Позади дома начиналась заброшенная равнина, вся в мелких болотцах, с причудливо разбросанными обломками бетонных плит, в лужах потрескавшегося гудрона... Особенно неприятно смотрелась она на закате: краснело битое стекло, обрывками марлевых бинтов дрожали в сухих кустах бумаги... И тянулась она далеко-далеко, до еле видимой отсюда высокой железнодорожной насыпи".

*Андрей Иудин. "…И тень моя устанет" "Несколько ВИП-домиков стояли отдельно от пансионата, в сосняке вдоль дороги, по которой я уходил вечерами, спасаясь от грохота дискотеки. В будние дни они обычно пустовали, но на этот раз окна крайнего светились в сумерках, а из-за угла отблеснул лакированным своим задом японский паркетник".

*Виктор Карпенко. "Дитя греха" "В то утро, попав в поток людей, спешащих на рынок, Андрей так и прошел бы мимо сидящего у ворот нищего, если б не детский крик. Рядом с нищим сидел маленький мальчишка лет четырех, не более. Он рисовал кирпичом на асфальте, и кто-то в толчее наступил ему на руку. Наступил и прошел дальше, даже не заметив. Нищий, а это был старик, судя по одежде – откуда-то из Средней Азии, что-то сердито буркнул мальчишке. Тот мгновенно прекратил вопить и только поскуливал, тряся отдавленной ладошкой. Андрей остановился, но не только из жалости к пацану. Его поразил старик, вернее, лицо нищего". *Александр Котюсов. "Женькина квартира" Отца своего Женька не знал. ""Не было у тебя отца", – сказала Женьке мать, когда ему исполнилось десять лет. Решилась наконец. Мыслимо ли так долго правду от мальца скрывать? Рань- ше на детский вопрос – мам, а папка у нас где? я же не ви- дел его ни разу, – она отводила глаза куда-то в сторону или дело себе придумывала срочное. «Ой, а картошки-то и не купила» или «Рубаху твою постирать надо, изваракался весь"".

*Андрей Кузечкин. "Сверло" "Бежал по вечерней улице. Кричал: «Йо-хо-хо!», визжал и улюлюкал. Очнулся минут пятнадцать назад. Почему-то сразу понял, где и когда оказался. Заброшенный завод на окраине, поздний вечер, теплый сентябрь. Во рту – гадкий рвотный привкус. Бежал, пока не запыхался. Остановился, чтобы пере- тряхнуть свой школьный рюкзачок".

*Антон Лукин. "Дождливым вечером" "Панкратий Егорович лежал на печи и тихонько постанывал. Иногда, когда на него подолгу не обращали внимания, завывал в голос. Маленький, щупленький, он в свои семьдесят лет выглядел хилым, но силы в нем были. Они со старухой еще держали скотину, корову, правда, лет как десять назад продали – тяжело уже обиходить, но коза имелась. Еще Панкратий Егорович держал кур и очень любил своего многоцветного красавца- петуха".

*Захар Прилепин. "Зима" – А если попробовать выйти к морю напрямую? – спросил он сам себя вслух. Они приплыли вчера вечером на пароме из Неаполя; был сильный ветер, и ее укачало. Последние пятнадцать минут она сидела, закусив губу и глядя в одну точку. От причала ехали куда-то вверх на автобусе, потом шли пешком. *Олег Рябов. "Лалла рук" "В середине семидесятых все почему-то начали очень крепко выпивать. И знакомые, и малознакомые и даже те, о ком я знал только понаслышке. К моему рассказу это, вроде бы, никакого отношения не имеет, но … Стоим мы как-то с Карасем и Чарли, моими хорошими друзьями и поэтами, в туалете Дома учителя и разговариваем о поэзии, на подоконнике – две больших бутылки «Алб де десерт», по карнизу идет большой одноглазый серый кот, под окном – пустой двор Мытного рынка, который метут два старых дворника. Для меня, конечно, важна фигура Хлебникова, для Карася – Рубцов, а для Чарли авторитетов нет". *Николай Свечи. "Шел по улице малютка…" "Начальник Нижегородской сыскной полиции статский советник Благово сидел в кабинете и обижался. 24 декабря 1880 года, навечерие. Завтра Рождество! А из Петербурга пришел приказ по МВД о наградах, и в нем сыщик отсутствует… Между тем губернатор еще месяц назад известил Павла Афанасьевича, что послал на него представление к Аннинской ленте1. Обошли столичные бюрократы! По- смеялись и вычеркнули".

*Евгений Эрастов. "Нам не дано предугадать" "Юрий Алексеевич не мог предугадать, что в начале девяностых годов жизнь его так круто изменится. Казалось бы, для этого не было никаких оснований. Спокойное, размеренное существование не предвещало никаких перемен. И тем не менее перемены произошли, и настолько существенные, что не только начинающему стареть, консервативному по сути своей Коровину, но и всему коровинскому окружению стало немного не по себе".