Жизнь на дне угольного бассейна: как умирают шахтерские города в России

Сегодня тяжело не только украинскому Донбассу, где идет война, нашему приходится ненамного легче. Шахты Восточного Донбасса закрываются все тридцать последних лет, оставляя после себя руины предприятий и жилых домов. Люди бегут или перебиваются вахтами и случайными подработками — вместе с углепромом из некогда богатых шахтерских моногородов пропадают и рабочие места. Корреспондент 161.RU Григорий Ермаков отправился на северо-запад Ростовской области, чтобы узнать, остались ли там те, кто еще ждет обещанных премьером Мишустиным миллиардов на спасение угольных территорий.

Мифы Восточного Донбасса

Сияющий Гелиос мчит по небу в колеснице, в его лучах — команда легендарного «Арго» отбывает в путь. Геракл бьется с немейским львом, а Эдип — над загадкой сфинкса. Атлеты пытаются скрутить друг друга, мимо них движется вакханалия — кто еще в веселом беге, кто уже ползком.

Сейчас на мозаику из древнегреческой мифологии положен неровный рисунок мужского полового органа. С ним соседствуют примитивные теги «уличных художников», оскорбления и реклама запрещенных телеграм-каналов. Так сегодня выглядит стена заброшенного бассейна при шахте 50-летия Октября в Гуково.

По битому стеклу, колотому кирпичу и остаткам паркета, огибая пустые бутылки, скомканные пачки сигарет, мы пробираемся по спорткомплексу. Когда-то здесь шахтеры занимались профилактикой профессиональных болезней вроде антракоза — это когда угольная пыль забивает легкие. Теперь здешние стены — будто роман взросления про гуковчанина в трех томах-этажах.

«Жизнь — огромный корабль, а ты — выброшен за борт.

И вряд ли будешь спасен».

«Ира, мне страшно, ведь не будет хорошего.

Уже неважно, что я за год дважды брошен».

«Ад — это Земля».

Зал на третьем этаже — пик обреченности. Внутри почти нет мусора и граффити, пыльный пол рассечен полосами от колес самокатов. Есть даже самодельный трамплин — ведущий прямо в распахнутое окно.

На входе встречаем пару подростков. Они говорят, что молодежь часто собирается здесь — больше в Гуково ходить особо некуда. Я спрашиваю у одного, планирует ли остаться в родном городе, когда вырастет. Парень отвечает загадкой, похлеще сфинксовой:

— А зачем?

Похожие вопросы наверняка возникали у жителей города, когда начали закрываться шахты. И речь не только о горняках — развивавшаяся при СССР угольная промышленность привлекла строителей, инженеров и геологов, ремонтников, железнодорожников.

Но теперь шахты закрыты, а инфраструктура брошена. Те, кто смог, уехали. Оставшиеся выживают и сетуют на то же, что и жители других моногородов: растущую коммуналку, бестолковое благоустройство, нехватку работы и мизерные зарплаты. Но если повезет, то на немноголюдных улицах зимнего Гуково вы встретите бывшего шахтера (чаще всего это мужчина за сорок), который расскажет истории, звучащие не правдоподобнее мифов Эллады.

— Здесь были такие зарплаты, что ростовчане завидовали.

— Шахтоуправление выделяло деньги, и за счет них строилось жилье для молодых семей. Народ сюда толпами валил.

— Город был самым зеленым в Ростовской области. Да это и не город был — муравейник настоящий.

Так говорили и о других шахтерских городах Восточного Донбасса: Шахтах, Новошахтинске, Каменск-Шахтинском и Донецке. Теперь везде больше молчат.

Искалеченный город

Донецкий бассейн (он же Донбасс) остается крупнейшим в Европе месторождением угля. Территория более чем в 60 тысяч квадратных километров тянется от западной границы Донецкой области Украины до устья Северского Донца, рядом со станицей Усть-Быстрянской. На территории Ростовской области лежит около трети угольного бассейна — это Восточный Донбасс.

Первые залежи здесь открыли в 1721 году, а спустя всего два года начали разработку — в нынешнем украинском Артёмовске. На территории Ростовской области флагманом добычи стали Грушевские месторождения (Шахтинские). К середине XIX века на Дону работало около 80 шахт.

Настоящее опьянение от успехов угледобычи пришлось на 30-е годы XX века и послевоенное десятилетие. К концу века в Ростовской области ежегодно добывали более 30 миллионов тонн, но в 90-х началась реструктуризация, а за ней — кризис углепрома в нулевых. Отрасль добила война на востоке Украины — экспортировать уголь напрямую через нее стало невозможно. Затем наступило тяжелое похмелье.

Распад целой индустрии невольно иллюстрирует стенд у входа в шахту 50-летия Октября. Зафиксированные на нем значимые даты с 1967 до 2003 года еще различимы, но всё, что дальше, уже съедено временем.

Сейчас в Восточном Донбассе осталось только пять шахт. Одна — в Гуково. Раньше в городе было еще пять угледобывающих предприятий, но все закрылись. Выросшие вокруг производств микрорайоны стоят до сих пор. Подземные работы негативно влияли на жилые постройки — их приходилось обматывать, чтобы избежать крушения. Но и этого не хватало. Многие аварийные дома стоят брошенными, другие уже превратились в руины.

— А вот это наша старая водонапорная башня, — указывает за окно автомобиля таксист Александр. — Я малой был, мне рассказывали, что здесь, в Гуково, часто люди себя убивали. Забирались наверх по лестнице и [убивали себя]. Лестницу подрезали. А на ее остатках всё равно [продолжили убивать себя]. Недавно магазин под ней открыли, назвали «Маяк».

Александру 25 лет. Он признается, что уже давно бы уехал из Гуково в Краснодар, но не может: кредиты, семья, ребенок. Говоря о шахтах, шутит

— Когда пять шахт закрылись — люди ушли работать в такси. Так что теперь на весь город у нас пять таксомоторных фирм, не считая «Яндекса».

Мы едем по центру Гуково — это микрорайон, отдаленный от остального массива города четырьмя километрами дороги через хутор Марс. На главных улицах взгляд цепляется за панно на Дворце культуры — горняки приветствуют гостей. На боковой части жилого дома, выходящей на улицу, — рабочий с отбойным молотком. На пути к единственной действующей шахте города уже не удивляешься, когда видишь статуи шахтеров вдоль дороги.

На трижды перекрашенных статуях облупилась краска. Грязные остановки залеплены рекламными буклетами. Под раскрашенными домами — перекопанные улицы. С потерей шахт этот город будто перестал быть нужен сам себе — как если бы Ростов лишился Дона, а Таганрог — Азовского моря.

Хроника распада

В советские годы существовали два треста: «Гуковуголь», в который входили северные шахты Восточного Донбасса (у городов Гуково, Донецк, Зверево), и «Ростовуголь» (Шахты и Новошахтинск). В конце 80-х шахтерские предприятия оказались не готовы перейти к рыночной экономике. Как отмечает автор статьи «Основные направления реструктуризации горной промышленности в Донецком угольном бассейне», этому помешало техническое отставание, нехватка экономической и маркетинговой структур и давление «центра».

Переходу на хозяйственный расчет сопротивлялись и сами шахтеры, устроившие массовые забастовки в 1989 году — они были против заниженных норм угледобычи. Шахтеры требовали обеспечить их семьи квартирами, завезти в магазины продукты и соблюдать рабочий график. Требования не выполнили, и добыча значительно сократилась с 1989 по 1990 год.

Уже в 1992 году «Ростовуголь» и «Гуковуголь» стали акционерными обществами. В 1994 году началась реструктуризация — старые и небольшие шахты пошли под ковш. Крупные и сравнительно молодые продолжили работу.

На рынке появились новые игроки. В 1995 году возник «Донуголь» с планами по созданию новых шахт. Компания запустила «Шерловскую-Наклонную» только в 2007 году, и шахта доживет до 2021 года. В планах, заявленных еще в 90-х, заложено строительство шахт «Кадамовская» и «Обуховская № 1».

«Ростовуголь» будет терять шахты все 90-е, пока в марте 2002 года не самоликвидируется. Семь оставшихся шахт перейдут в аренду компании «Русский уголь», но после аварии на шахте «Западная-Капитальная» закроются и они. Оставшиеся шахты раскупят, до 2021 года доживет только «Садкинская».

Заграница (не) поможет

Припорошенная снегом стихийная парковка заставлена бюджетными авто с номерами самопровозглашенных Донецкой и Луганской народных республик. Территория огорожена грубо сколоченным забором, за приоткрытой дверью уличного сортира — зловонная тьма.

Мы стоим перед едва не аварийным двухэтажным домом. На многих окнах еще не сдернута пленка, в других проемах — деревянные рамы с полиэтиленом вместо стекла. Стены украшают самопальные антенны из пивных банок, на подоконниках — кастрюли и пакеты с продуктами.

Это общежитие вахтовиков из ЛНР и ДНР, работающих на единственной действующей шахте Гуково — «Ростовской». У входа в общежитие встречаем невысокого мужчину в толстовке и шлепанцах, он курит. Вокруг его глаз тонкие черные линии — следы работы в забое.

— Я раньше работал на шахтах в ЛНР, — говорит мужчина. — Здесь это моя четвертая вахта. Жилье в целом устраивает, платить не приходится — только коммуналку. Об индустрии в ЛНР говорить уже нельзя — там остались только частные врезы, работать не хочется.

Пройтись по всему общежитию не дают — просят разрешение от директора. По тускло освещенным коридорам здания бродят мужчины с коротко стриженными головами. Комендант говорит нам, что рабочие спокойные и не буянят, — у нее, единственной женщины в здании, никогда не было с ними проблем.

На входе висят два объявления со «строго обязательным» требованием всем иностранным гражданам сообщать о приезде и отъезде на вахту и сдавать копию паспорта. Жилье, как оказалось, не бесплатное — 78 рублей за сутки.

Во дворе встречаем худого мужчину средних лет, его глаза тоже украшены черными шахтерскими метками. В мозолистой левой руке он держит сразу две банки пива, правой активно жестикулирует.

— Я уже год тут работаю. Катаемся вахтами по 15 дней. Нам вообще платят, но по пласту, бывает, дурят. Вырабатываешь метр, за него должен получить 2000. А на закрытии [смены] видишь, что пишут 0,79. И получаешь 1200, — усмехается шахтер.

У мужчины под Луганском осталась семья. Дочка и жена уже получили российское гражданство, сам шахтер тоже планирует переехать в Россию. Но пока не позволяют финансы. Говоря о том, что происходит с углепромышленностью в Западном Донбассе, ухмыляется:

— Да там тоже дурят. Везде сплошной [обман]. Везде одна милиция.

Приезжие с Луганщины уверены: большинство работников шахты «Ростовская» — тоже украинцы. А местные если и работают, то получают должности в среднем звене.

— Я подземный горнорабочий. Средняя зарплата в Гуково — 10–15 тысяч. Здесь, на «Ростовской», — рассказывает гуковчанин Владимир, указывая за спину, — зарплата начинается от 25 тысяч. Два брата, мать — у меня вся семья на шахтах работала. Не понимаю, чего их закрыли.

Владимир согласен, что большинство шахтеров — точно приезжие с Украины. Схожая ситуация и с владельцами шахт.

Через дорогу от общежития — заброшенная столовая шахты. Оттуда сквозь разбитое окно смотрит рыжая дворняга, за ней — разбитый кафель. Чуть поодаль — остановка советских времен, украшенная панно с изображением шахтера: в его правой руке — цветы, в левой — уголь, за спиной возвышается террикон.

Шахматист, боксер, сенатор и украинский миллиардер

Три из пяти действующих шахт Ростовской области полностью или частично находятся в руках украинских собственников. «Дальней» и «Обуховской» владеет «ДТЭК», а шахта «Ростовская» в Гуково принадлежит E.CONNECT. Это трейдинговая компания с офисами в Чехии, Словакии, Венгрии, на Кипре, Украине, в Германии и России. Занимается производством тепловой и электроэнергии, лизингом персонала. В состав группы E.CONNECT входят украинская компания «Краматорсктеплоэнерго», шахты «Ростовская» и «Замчаловская».

Первый охранник, которого встречаем на территории закрытой шахты «Замчаловская», без вопросов пропускает нас. Пока разговариваем, мужчина сетует на мороз: отопления внутри опустевшего административного здания нет, приходится по старинке топить дровяную печку.

Вдруг из-за поворота показывается черный BMW X5. Машина останавливается, выходит мужчина в камуфляже, который тоже представляется охранником и просит покинуть объект. Уезжая с территории «Замчаловской», видим, как оба охранника грузят собранный в лесополосе валежник в багажник немецкого внедорожника.

По данным из ЕГЮРЛ, «Э.КОННЕКТ» — российский филиал международной компании — принадлежит наполовину E.CONNECT, наполовину некоммерческой организации «Центр прогресса бокса» Умара Кремлёва — президента Международной ассоциации бокса.

Две шахты украинской компании «ДТЭК», приобретенные через учрежденную компанию «Донской антрацит», находятся неподалеку от Зверево. «Дальнюю» и «Обуховскую» выкупили в 2012 году, теперь это активы украинского миллиардера Рината Ахметова.

Две другие оставшиеся шахты тоже не до конца принадлежат российским владельцам. «Южная угольная компания» управляет работающей «Садкинской», строит «Садкинскую-Восточную» и готовит проект «Садкинской-Северной». 68% компании, входящей в «губернаторскую сотню инвестиционных проектов», принадлежат четырем фирмам, зарегистрированным на Кипре. Оставшуюся часть делят ИК «Тулома» российского миллиардера и президента Федерации шахмат России Андрея Филатова.

Последняя действующая шахта Восточного Донбасса — «Шерловская-Наклонная» — принадлежит «Донуглю». Компания также владеет незавершенной шахтой «Обуховская № 1». «Донуголь» тоже входит в «губернаторскую сотню». Компания на 95% принадлежит компании с Британских Виргинских Островов — Shaxten Assets Ltd. Предыдущим владельцем угледобывающей компании значится экс-сенатор от Ингушетии Ахмет Паланкоев. На сайте компании он также значится собственником.

План по спасению забоя

О спасении угольной промышленности России вновь заговорили в феврале 2020 года с приходом премьер-министра Михаила Мишустина. Поднять углепром с колен — от Дальнего Востока до Ростовской области — решили к 2035 году и за 6 триллионов рублей. Цель — увеличить экспорт, развить железнодорожную инфраструктуру, улучшить жизнь в шахтерских городах.

Проекты для Ростовской области оценили в 56,9 миллиарда рублей, считая заемные и собственные средства компаний-владельцев. Деньги пойдут на завершение строительства «Обуховской № 1», принадлежащей «Донуглю», постройку «Садкинской-Восточной» и «Садкинской-Северной», входящих в «Южуголь», и возведение «Быстрянской № 1–2».

Сейчас последней владеет «Региональная корпорация развития», подконтрольная Минстрою Ростовской области. Недострой раньше принадлежал «Ростовской угольной компании», которая входила в украинскую «Запорожсталь».

Руины отжившего свое углепрома планируют ликвидировать в рамках программы. Под снос пойдут «Алмазная» и «Гуковская». Мы побывали на территории этих шахт — сейчас обе даже не огорожены забором.

Кроме того, власти обещают вложиться в «развитие и поддержку занятости в шахтерских городах». Только в 2020 году федеральный бюджет потратил 682 миллиона рублей на Донецк, Шахты, Гуково, Новошахтинск и районы области. Как объяснили в администрации одного из городов, деньги идут в первую очередь на расселение аварийных домов, пострадавших от угледобычи. Руины не разбирают.

Такие развалины легко найти в восточной части Гуково и районе Новая Соколовка в Новошахтинске.

— У нас неподалеку центр выдачи российских паспортов для украинцев. Они приезжают к нам и спрашивают: «Это что, и до вас бомбы долетали?» Даже стыдно как-то, — рассказывает житель Новой Соколовки.

Объем вливаний в города Восточного Донбасса обещает расти — до 2023 года вложат не менее 794 миллионов рублей. По словам сенатора от Ростовской области Ирины Рукавишниковой, более трех четвертей всех будущих отчислений бюджета РФ на поддержку депрессивных шахтерских городов пойдут именно в Ростовскую область.

Это не первая попытка спасти Восточный Донбасс. В январе 2016 года появилась «Территория опережающего развития "Гуково"». Программу создали для привлечения в моногород инвестиций и создания рабочих мест. Инвесторам пообещали преференции: уменьшение страховых взносов, налога на имущество и полное обнуление налога на добычу полезных ископаемых. Спустя 5 лет положительных изменений не заметили ни улицы, ни кошельки жителей Гуково.

Города без смысла

— Ты знаешь, как эти программы делаются? — говорит мне один из бывших руководителей угольного предприятия. — Я сам такую делал. Одну делаешь реальную, для себя, а там ты знаешь, что не будет [ничего]. Другую для руководителя. А третью — на самый верх. Когда мы считали, сколько уйдет денег на запуск первой лавы в одной, на тот момент незатопленной, шахте, там общая сумма выходила 7 миллиардов. А сейчас на затопленную, срезанную — это уже в два раза больше. Ну и кому это нужно здесь, в Гуково?

Другой собеседник из числа высокопоставленных горняков полагает, что открытие новых шахт на востоке региона действительно поможет как области, так и умирающим городам.

— Даже сейчас из Гуково в шахту «Садкинская» ездят (около 120 километров, два часа езды. — Прим. ред.) работать. Это тяжело — каждый день такое расстояние проезжать. А кто в руководстве, кто задерживается — для них это от вахты уже ничем не отличается. Но это зарплаты в 70–80 тысяч рублей. Для городов, где средняя зарплата — 10–15 тысяч, это совсем другие деньги. Хотя и заслуживают эти рабочие большего, — уверен он.

Бывший руководитель одного из предприятий соглашается, что на действующих шахтах зарплаты стоящие. А ехать пару часов до работы — это не самый плохой вариант. Другим горнякам приходится ездить куда дальше, например, в «Мосметрострой».

Над Новошахтинском — некогда столицей областного углепрома — высятся заснеженные терриконы. Этот город начал терять шахты раньше, чем Гуково. Одна за другой они стали закрываться после крупных аварий 1999, 2001 и 2002 годов. Последней стала авария на «Западной-Капитальной» — 46 горняков оказались заблокированы под землей. Спасателям удалось спасти почти всех: один пропал без вести, второй — погиб.

— Не складываются три фактора: инфраструктура, люди и, наконец, деньги, — считает бывший шахтер «Западной-Капитальной» Геннадий. — Именно они влияют на то, что вернуть угледобычу в регион будет сложно. Людей, которые помнят, каково работать в забое, мало. Инфраструктура — железнодорожные пути, ремонтные предприятия — исчезла. А запуск шахт, длительное время простаивающих, стоит слишком дорого.

Сын Геннадия Антон соглашается проводить нас до «Западной». По пути встречаем те же украшенные шахтерскими сюжетами остановки, носящие имена давно закрытых предприятий, как и в Гуково. Глядя на эти артефакты из прошлого, понимаешь, что город потерял нечто большее, нежели просто рабочие места и инфраструктуру.

На дороге к шахте стоит шлагбаум. Но охраняют не землю, а выросший рядом завод «Вагондормаш». Охранник пропускает нас без вопросов: он сам когда-то работал на «Западной» и уволился незадолго до аварии. Говорит, если бы он остался на посту — пришлось бы идти под землю именно в ту смену, которая была во время затопления.

От «Западной-Капитальной» не осталось ничего, кроме террикона в сердце города. На поросшей травой, бугристой земле разбросан строительный мусор.

— Больно это видеть, — говорит Антон. — Ты знаешь, что всё это когда-то было, когда-то работало. И шахты давали смысл жизни для очень многих людей. Теперь его жители потеряли этот смысл.

Показывая руины шахты имени Ленина, Антон обращает наше внимание на пустой постамент перед входом в административный корпус. Там когда-то стоял вождь всех трудящихся. Куда делся теперь — неизвестно. Быть может, оставил город вместе с тысячами бывших горняков.

27-летний Антон работает на удаленке. Уезжать из Новошахтинска не планирует.

Несмотря на плачевное положение шахтерских городов, два угледобывающих предприятия попали в топ-50 самых прибыльных компаний Ростовской области по итогам 2019 года. Шахта «Садкинская», принадлежащая «Южной угольной компании», находится на 5-м месте. Чистая прибыль предприятия — 2,8 миллиарда рублей. Ее крупнейшие собственники — через офшоры из Кипра — могли получить до 1,9 миллиарда рублей дивидендов. «Обуховская» заработала 397 миллионов и заняла 38-е место. Она полностью принадлежит «ДТЭК» украинского миллиардера Ахметова.